Писатель лев данилкин

Школьная классика

В шестом классе я прочитал «Преступление и наказание» и был помешан на Достоевском, вплоть до коллекционирования книг Игоря Волгина и Людмилы Сараскиной. Потом я перешел в филологический класс 67 школы в Москве: мой учитель Лев Соболев особенно ценил Толстого и хорошее знание его текстов. Мы должны были помнить, какого цвета была собачка Платона Каратаева (лилового!), «диктанты» писали по «Войне и миру»: кто такие берейторы, что такое плерезы, вот это все. Я закончил 67-ю чуть ли не со всеми тройками, кроме литературы и истории, но зато в университет после соболевского класса поступил с четырьмя пятерками.

Я, наверное, могу теоретически перечитать сейчас всю эту «школьную классику» и наверняка кучу всего такого увижу, чего не понимал. Но я знаю, что у меня нет времени на романы, я кучу других важных книг не прочел — по истории и социологии. Художественная литература перестала быть для меня фетишем вообще, мне страшно нравится, не знаю, прочесть пару рассказов Валентина Распутина, которые я не знал, где-нибудь в самолете, или, там, Платонова, но выделить неделю на «Каренину» или «Карамазовых» — нет, конечно.

Если уж на то пошло, мне кажется, художественная литература перестает быть силой, которая структурирует общество, она стала нишевой, досуговой, по сути, сферой. Это раньше считалось, что есть настоящие писатели — люди с воображением, которые могут сотворить мир и таким образом его объяснить, и есть авторы нон-фикшена — поденщики-компиляторы, которые из-за бедной фантазии вынуждены работать с готовыми фактами. Сейчас эта романтическая концепция потеряла свою силу: гением может быть и тот, кто не выдумывает историю, как Барнс или Дэн «Террор» Симмонс, а отбирает несколько важнейших из миллиона уже существующих, как Малкольм Гладуэлл. Ну, то есть, «Некто Гитлер» Себастьяна Хафнера для меня ценнее фейхтвангеровского «Успеха».

Катерина Красоткина, факультет коммуникаций, медиа и дизайна НИУ ВШЭ, 18 лет

С творчеством Пелевина я познакомилась около двух лет назад. Летом папа подарил мне сборник повестей «Желтая стрела». Мне очень понравилась яркая и необычная обложка, выполненная в сюрреалистическом стиле. Как оказалось позже, произведения Виктора Олеговича и сами являются чем-то экстраординарным и выдающимся из консервативных понятий о литературе. 

Тот сборник стал одним из самых моих любимых. 

Большое впечатление на меня произвели рассказы «Проблема верволка в средней полосе», «Спи», «Синий фонарь» и «Ника». Последний очень необычен тем, что до самого конца ты и не подозреваешь, что главная героиня — это кошка.

У Пелевина очень необычный стиль и слог, линия повествования построена так, что у читателя создается впечатление, будто его до самого конца водили за нос. Совершенно невозможно предсказать, что случится в следующей главе, и это, безусловно, помогает держать читателя в постоянном напряжении. Сначала ты веришь автору, думаешь, что вот-вот должно случиться одно, а тут неожиданно все идет наперекосяк. Мне кажется, что в этом есть что-то схожее с нашей жизнью: мы постоянно строим какие-то планы, надеемся на определенный исход событий, а в итоге повинуемся воле судьбы и идем туда, куда она нас направляет.

У Пелевина очень необычный образ: его странные очки, манера фотографироваться, безусловно, нравятся зрителю, хотя, как мне кажется, в толпе его было бы довольно трудно узнать. Многие, кстати, думают, что его вообще не существует, хотя некоторые люди утверждают, что знакомы с ним лично, например Борис Гребенщиков.

Мне нравится, как Пелевин сочетает мифологию и реальность. В произведении «Чапаев и Пустота» он умело соотносит мифотворчество и советскую эпоху, а в «Generation П» использует месопотамскую мифологию и систему современных ценностей. Меня безумно привлекает совершенно другой мир, который он вносит в повествование: вот ты читал про перестройку, а в следующий момент твое сознание вместе с главными героями уносится в пучину фантасмагории. После прочтения я обычно долгое время пребываю в довольно странном состоянии: хожу по Измайловскому парку, заброшенным вышкам и баракам, и мне постоянно кажется, что вот сейчас начнет происходить какая-то ересь, будут являться необычные видения. У Пелевина все герои чем-то похожи: они далеко не идеальны, постоянно попадают в какие-то сложные и неприятные ситуации, что-то употребляют и пытаются постичь истину.

Немного расстраивает, что сейчас Пелевин каждый год выпускает новый роман.

Честно говоря, мне они нравятся намного меньше, чем его старые произведения, создается впечатление некоторого бренда.

Детство и юность

Виктор Олегович родился 22 ноября 1962 года. Отец Олег Анатольевич Пелевин был преподавателем на военной кафедре МГТУ имени Н. Э. Баумана. Мать писателя Зинаида Семеновна Ефремова, по одной версии, работала в гастрономе, по другой — преподавала английский язык в школе. Ранний период биографии мальчика прошел в Москве. Сначала семья жила на Тверском бульваре, а через некоторое время переехала в Чертаново, южный район столицы.

Пелевин получил образование в престижной школе № 31 с углубленным изучением английского языка, располагавшейся в центре Москвы. Вместе с будущим писателем учились дети представителей высшего общества и партийной элиты СССР.

По воспоминаниям журналиста Андрея Трушина, дружившего тогда с будущим литератором, тот уделял много внимания собственному внешнему виду: одежда на нем всегда соответствовала моде. Во время прогулок Пелевин импровизировал целые рассказы, где абсурд, жизнь и фантазия переплетались в единое художественное произведение, выражающее отношение молодого парня к школе и учителям.

В 1979 году Пелевин поступил в Московский энергетический институт, где учился на факультете электронного оборудования и автоматизации промышленности и транспорта. После окончания учебы его приняли инженером на кафедру электротранспорта. Позднее Виктор подался в аспирантуру МЭИ, где написал диссертацию на тему электропривода троллейбуса с асинхронным двигателем. Защита этой работы так и не состоялась, поскольку молодой человек решил изменить сферу деятельности.

В конце 80-х Пелевин был зачислен на заочное отделение в Литературный институт имени А. М. Горького, на курс прозы под руководством Михаила Лобанова. Через 2 года студента отчислили. Позже писатель сказал, что потраченные на институт годы были напрасны. По его словам, единственной целью во время учебы в этом вузе было налаживание связей, многие из которых так и не понадобились.

В институте будущий автор познакомился с Альбертом Егазаровым — молодым прозаиком, который в свободное время торговал крайне редкими в Москве той эпохи компьютерами. Некоторые эпизоды его биографии Пелевин вплел в собственную, а также в сюжетные линии своих персонажей. Так, например, в биографической справке, которую Виктор заполнял в журнале «Знамя» накануне публикации романа «Омон Ра», он указал: «Род занятий — компьютерный спекулянт».

На деньги, вырученные с продажи компьютеров, Альберт открыл издательство. В это же время к компании присоединился студент дневного отделения, эксцентричный секретарь комсомольской организации Виктор Куллэ, ставший позднее литературным критиком. Он договорился с ректором института о предоставлении помещения для будущего издательства взамен на ежегодную публикацию произведений, написанных студентами.

Так было создано издательство «Миф», главой которого стал Альберт Егазаров, а его редакторами и заместителями по делам прозы и поэзии выступили Пелевин и Куллэ. На этой должности Виктор подготовил к изданию трехтомное собрание сочинений Карлоса Кастанеды, перевод которого стал гораздо легче читаться после его редакторских правок.

Англофилия и «Афиша»

«Афиша» образца начала 2000-х была — может быть, неартикулированно, но по сути — такой англофильской институцией. Предполагалось, что Москва, которую описывал журнал, должна была в финале истории стать аналогом Лондона. Рестораны, литература, дизайн — все мерилось в сравнении с эталоном, таким «небесным Лондоном», и «Афиша» была главным агентом и ревизором этих чаемых перемен. И все ездили все время туда, чуть ли не на каждые выходные — в Лондон, в сельскую Англию, в Шотландию. Сейчас все смеются над историей про Солсбери, но я вот году в 2004-м ездил туда ровно как Петров и Боширов — на два часа, именно что собор посмотреть, буквально за этим. Это было в порядке вещей — так же, как следить за британским Букером пристальнее, чем за всеми русскими литпремиями вместе взятыми: новый эталон романа, ориентир на год. Сейчас про всю эту нелепость смешно вспоминать, но тогда этот англоцентризм, культурная гегемония «Лондона» казалась абсолютно естественной. Даже не знаю, что это — глупость? Наваждение? Очень странно сейчас вспоминать.

Моя рубрика «Книги» в «Афише» была почти автономной, легализованный формой чудачества — хочешь, пиши про Проханова, хочешь, про Нила Геймана. Но уже года с 2012-го стало ясно, что есть противоречие, некий политический шлейф стал чувствоваться, на обложке «Пусси райот», а внутри — Проханов, что-то не то. Это раздражало обе стороны.

Empire V (2006)

“Смайлик – это визуальный дезодорант. Его обычно ставят, когда юзеру кажется, что от него плохо пахнет. И он хочет гарантированно пахнуть хорошо”.
“Мы любим вовсе не тех, кто сделал нам что-то хорошее. Мы любим тех, кому сделали что-то хорошее мы сами

И чем больше хорошего мы им сделали, тем больше хотим сделать ещё”.
“Пока бабочка может летать, совершенно неважно, насколько изношены ее крылья. А если бабочка не может летать, бабочки больше нет”.
“Протяженность человеческой жизни была рассчитана таким образом, чтобы люди не успевали сделать серьезных выводов из происходящего”.
“Человеческий ум сегодня подвергается трем главным воздействиям

Это гламур, дискурс и так называемые новости. Когда человека долго кормят рекламой, экспертизой и событиями дня, у него возникает желание самому побыть брендом, экспертом и новостью. Вот для этого и существуют отхожие места духа, то есть интернет-блоги. Ведение блога – защитный рефлекс изувеченной психики, которую бесконечно рвет гламуром и дискурсом”.

Слог и ирония

Чем уж действительно хорош Пелевин, так это своим чувством юмора. Даже не самые лучшие романы отличаются высокооктановой иронией, разящей всё вокруг аки крюк Пуджа. Даже в мелочах вроде кастинга на роль проституток в бордель, где юная кариатида стоя на одной ноге пела песню группы Tату «Югославия» (не самый гениальный «5П»), или в том сюжете, где есть пес Пиздец на пяти лапах, который однажды проснётся ото сна, и наступит… ну ты понял. Юмор и острые фразы Пелевина, пускай и матерные — это как раз то, что привлекает львиную долю его читателей. Ну как не любить его за это:

Журнал был малоинтересен, потому что его главным содержанием был мат, от обилия которого делалось скучно (хотя выражения вроде «отъебись от меня на три хуя» или «иди ты на хуи и там погибни» приятно удивляли, пробуждая надежду, что русский народ еще не сказал последнего слова в истории).

Именно мастерское владение иронией позволяет ему придумывать такие запоминающиеся названия, как «Чапаев и пустота», «Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана», «Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами». Нормальный человек в жизни таких красоты и безумия не придумает.

Но этот абсурдный, обличающий юмор не был бы так эффективен без прекрасного слога, которым мастерски орудует писатель. Даже брань на страницах звучит нетривиально. И это вовсе не от потусторонних тем, просто умеет человек писать хорошо и красиво.

Беспощадный постмодернизм

Ещё одним пластом почитателей Пелевина являются постмодернисты. Не знаю, доживем ли мы когда-нибудь до времен, когда постмодернизм перестанет быть культовым. Сколько еще должно быть приставок, чтобы понятие «пост» выветрилось? Будем подыхать, а люди над могилкой будут обсуждать последнее постмодернистское творение очередного молодого писателя. А всё потому что выигрышная тема. Постмодернизм всегда делает сюжет интереснее и привлекательнее.

Человек в очках с короткой стрижкой и мордой, как у бульдозера, очень удачно заимствует постмодернистские приемы, используя их в своих корыстных целях. Он склеивает культурную мозаику из действительности, издеваясь над ней как угодно. Он вводит туда мифологию, эзотерику — да что угодно, перестраивает культурные образы, живущие в массовом сознании. Но нужно помнить, что это всегда пародия, и не надо хвататься за обосранный изящными вкраплениями магического реализма образ — он есть авторская выдумка, а не истина в последней инстанции. Такой образ общества ценен не только и не столько как литература, сколько как точный, едкий и ничего не маскирующий портрет действительности, и умные люди, к коим относятся читатели BroDude, должны это понимать.

Какое отношение имеет все это к тупику, в котором оказалась сегодня нейронаука?

Мне кажется, сходство напрашивается само собой (подробней о тупике читайте в моем посте).

Анализ «партитуры» текстов здорово напоминает современные методы исследования мозга современной нейронаукой.

1. И там и там никак не учитывается семантика (ибо современная нейронаука не только не знает кода записи в мозге информации, но даже не представляет способа кодирования).
2. В то же время, и там и там обнаруживаются явственные паттерны, позволяющие фиксировать индивидуальные структурно ритмические информационные аспекты.
3. И там и там невозможно без учета семантики (понимания метода и кодов записи информации) однозначно понять смысл «сообщений».

Т.е. чтение «партитур музыки» текстов, равно как и современные методы исследования мозга нейронаукой, — интересные и даже в чем-то полезные занятия. Однако, эти занятия не позволяют:

• ни достичь понимания всей полноты смыслов, заложенных в текст автором,
• ни достичь понимания процессов возникновения и осознания в мозге смыслов, порождаемых на основе поступающей в мозг информации.

________________________

Ваши шансы увидеть мои новые посты быстро уменьшатся до нуля, если вы не лайкаете, не комментируете и не делитесь в соцсетях.

Интересные факты

1. Писатель создал вокруг своей личности огромное количество слухов и мистификаций, известнейшей из которых является гипотеза о том, что под псевдонимом работает группа людей, первые буквы фамилий которых и составляют ПЕЛЕВИН.
2. Согласно легенде, однажды автор купил на Птичьем рынке в Москве кактус Lophophora Williamsii. Он хотел получить из него вещество, которое индейцы используют для изменения сознания и которое описывал писатель и мистик Карлос Кастанеда. Однако эксперимент провалился.
3. Литератор любит спорт. Он ходит в тренажерный зал, занимается боевыми искусствами и йогой, ездит на велосипеде.
4. Писатель попал в список «1000 самых влиятельных деятелей современной культуры» по версии French Magazine. А в 2009 году ему присвоен титул самого влиятельного интеллектуала России по опросам пользователей сайта OpenSpace.
5. В эпизоде сериала «Кухня» появляется персонаж, который называет себя Виктором Пелевиным.

Generation “П” (1999)

1. “Вера, которую не разделяет никто, называется шизофренией”.
2. “Ничто так не выдает принадлежность человека к низшим классам общества, как способность разбираться в дорогих часах и автомобилях”.
3. “Антирусский заговор, безусловно, существует – проблема только в том, что в нем участвует все взрослое население России”.
4. “Милосердие в том, что вместо крематориев у вас телевизоры и супермаркеты. А истина в том, что функция у них одна”.
5. “Откровение любой глубины и ширины неизбежно упрется в слова. А слова неизбежно упрутся в себя”.
6. “Не ищи во всём символического значения, а то ведь найдёшь. На свою голову”.
7. “Смерти нет, потому что ниточки исчезают, а шарик остаётся”.

Священная книга оборотня (2004)

1. “Ценность книги определяется не тем, сколько человек ее прочтет.У величайших книг мало читателей, потому что их чтение требует усилия. Но именно из-за этого усилия и рождается эстетический эффект. Литературный фаст-фуд никогда не подарит тебе ничего подобного”.
2. “Жила Россия своим умом тысячу лет, и неплохо выходило, достаточно на карту мира посмотреть”.
3. “Любовь не преображает. Она просто срывает маски”.
4. “Когда человек ищет, чем подтвердить свои параноидальные идеи, он всегда находит”.
5. “Всё-таки по большому счету все мужики одинаковы, и нужно им от нас только одно. И ещё хорошо, если нужно”.
6. “У величайших книг мало читателей, потому что их чтение требует усилия”.

Поразившая книга

Я с детства интересовался всем, что связано с историей, от Геродота до серии «Пламенные революционеры». Странно об этом вспоминать, но в 16 лет на меня дикое впечатление произвело «Красное колесо» Солженицына, которое я тогда прочитал целиком. Я подсел на его эпическую версию развала России, но это недолго продлилось, и сейчас меня от Солженицына воротит, от всех этих проповедей и наставлений, как нам надо избавиться от «азиатского подбрюшья» и молиться на Столыпина-вешателя. Ненависть к Ленину, которой он буквально сочится — тоже не мое, не моя икона. Мне не нравится сам его проект — навязать представление, что советская система была исторической ошибкой. Этот проект сейчас победил, эти идеи доминируют — и это тоже мне не нравится, я всегда болею за «андердогов», за проигрывающих.

Александра Зволинская

писательница, иллюстратор, создательница телеграм-канала «Поезда и драконы»

Писать я начала раньше, чем работать, то есть еще в школе, в университете — всегда. В девять лет сделала от руки свою первую книжку из четырех страниц про кота Барсика, обложку тоже сама рисовала! В принципе, с тех пор ничего не изменилось. Дальше я совмещала это с работой редактором, корректором, переводчиком, преподавателем английского, копирайтером.

Сейчас совмещать всё-всё получается плохо: я работаю иллюстратором, и эта сфера иногда отодвигает писательство в сторону. Сочетать редактуру, переводы, преподавание с писательством было довольно просто. Это скорее интеллектуальная, чем творческая работа, — она утомляет, но не расходует творческий ресурс. А вот художник забирает сильно больше, чем хотелось бы.

Первый маленький тираж у меня был очень давно. В 2010 году я и подруга писали про один и тот же мир. Истории у каждого свои, но герои и места одинаковые. Потом мы выпустили это самиздатом как сборник двух авторов. Соответственно, всё оплачивали сами, а потом раздавали и продавали знакомым. С различными литературными тусовками мы издавали поэтические сборники, в которых я тоже участвовала.

Вообще, сообщества для творческих людей — очень важная штука. Однажды я пришла в сообщество, которым руководит Макс Фрай. Это некая группа писателей, которые собираются в «Живом журнале» минимум раз в месяц и играют в литературную игру: одновременно пишут рассказы на одни и те же темы. Там есть отбор, и мне казалось, что меня не возьмут, потому что в 2015 году я была молодая и зеленая. Но каким-то чудесным образом меня взяли. Еще до моего прихода в сообщество у АСТ с ними был проект, когда из этих игр делали сборники рассказов разных авторов. Проект пока на паузе, но так получилось, что я успела попасть в пять сборников: «Авиамодельный кружок при школе № 6», «Так (не) бывает», «Новая чайная книга», «Новая кофейная книга», «Naда».

Я пришла в издательство с уже готовой обложкой, в моей книге будет лист с тематическими стикерами — мне нравится, что я могу спокойно коммуницировать и договариваться с издательницей. Еще я записываю аудиокнигу своим голосом, в авторской начитке. Это всё один большой проект, который я могу пощупать, прочувствовать

Для меня это очень важно

Я считаю, что маленькие издательства — это круто, потому что нам нужны маленькие частные проекты, которые будут делать то, за что не возьмутся гиганты. И мне нравится участвовать в этом. Книга выйдет осенью и будет продаваться напрямую — через сайт и офлайн-магазин издательства. Предполагается, что в первом тираже выйдет 2000 экземпляров. Это довольно хорошо для маленького издания, учитывая, что обычно АСТ издает первый тираж от 3–5 тысяч. В плане дохода у меня будет 15% от цены оптового тиража. Это где-то в полтора раза выше, чем в больших издательствах.

Будущую цену тиража не знаю, но мой гонорар — примерно 90 тысяч. 30 тысяч из этой суммы — задаток, который мне перечислили при заключении договора. Остальные деньги переведут в тот момент, когда тираж уйдет в печать. Получается, издательство считает тираж заведомо проданным и сразу перечисляет деньги авторам. Мне кажется, это очень гуманно по отношению к писателям. А от продажи электронных книг начисления будут раз в квартал.

Моя книга — это роман в рассказах. Большое количество персонажей пересекаются в разных ситуациях и временных ветках, но при этом живут в одном месте и знают друг друга. Их объединяет общая сюжетная линия. Если описывать одним словом, то эта книга о дружбе. О том, что дружба, наверное, самая большая человеческая ценность. Я не фанат историй о романтических отношениях, мне кажется, что это слишком переоценено в культуре: у тебя есть свой возлюбленный — и всё, нет другой жизни. Но ведь жизнь есть. Она есть в дружбе, близости, контакте с разными людьми. Романы проходят, родственники ссорятся, а друзья остаются. Но добавлю, что это книга о дружбе с фантастической линией, очень значимой фантастической линией. Я все-таки писатель-фантаст.

Важно иметь людей, которые захотят тебя читать, потому что писатель пишет для них и чаще всего про них. Поэтому, как мне кажется, в современном мире, где всё завязано на соцсетях, нужно контактировать с людьми

Иначе никто, скорее всего, о тебе не узнает.

Пелевин и дзен-буддизм

В 1997 году Пелевин с группой друзей предпринимает путешествие на Восток. По некоторым сведениям, он побывал в Непале, Китае, Японии и в Южной Корее. Там Пелевин, и до этого увлекавшийся восточной философией, всерьез отдался постижению практик «школы мистического созерцания», каковой является дзен-буддизм. Есть сведения, что в одном из монастырей Пелевин прошел через ретрит (обет) молчания, который длился несколько дней.

Дзен-буддизм тому причиной или иные события, но к началу 2000-х Пелевин резко поменял не только издателя, но и образ жизни, и даже манеру письма. Его первые романы, принесшие ему славу, вышли в издательстве «Вагриус», но с 1999 года контракт с этим издательством был расторгнут. Теперь Пелевин издается исключительно в «Эксмо». Поменялся его стиль, причем настолько, что это дало ценителям творчества Пелевина говорить о том, что писателя больше нет (или его подменили). И самое главное, писатель совершенно исчез из общественной жизни. Он не появляется на тусовках, не общается со СМИ, и о том, что он еще существует, говорят лишь его книги, аккуратно выходящие раз в год.

Дарья Новичкова, факультет коммуникаций, медиа и дизайна НИУ ВШЭ, 17 лет

Имя Пелевина у меня всегда было на слуху. Дома у отца лежали две книги, которые ему когда-то подарил друг, и я частенько туда заглядывала, но не особо пыталась вникнуть в содержание. Но в апреле этого года все изменилось. В то время наша семья очень увлекалась спектаклями мастерской Дмитрия Брусникина, и мама предложила сходить на «Чапаева и Пустоту» в театр «Практика». Помню, тогда я еще долго не могла успокоиться после увиденного. Режиссер Максим Диденко чудесно передал знаменитое произведение Пелевина: безбашенный Чапаев с разукрашенным красным лицом, скромный Петька в белом мундире и монотонное повторение знаменитых мантр не могли не зацепить зрителя. После этого я прочитала «Чапаева и Пустоту» и

открыла для себя новый и необычный мир фантазии, граничащей с абсурдом.

Летом после экзаменов я познакомилась и с другими его произведениями. «Жизнь насекомых», «Омон Ра», «Священная книга оборотня», «Желтая стрела» — все сейчас уже вспомнить просто невозможно. Мне нравятся буддистские мотивы, которые вносит Пелевин в свои произведения. Они очень умело переплетаются с его искрометной иронией, и создается впечатление, будто бы все то, что переживают герои, происходит и с тобой.

Я ассоциирую себя в какой-то степени с Петей Пустотой. Очень часто он не понимает, что с ним происходит, не может разобраться, на чьей он стороне.

Сорокин и Пелевин

Когда-то в кинотеатре «Соловей» был музей кино, и там была книжная лавка. Здесь я студентом купил недорогую книжку рассказов незнакомого мне писателя Владимира Сорокина и уже в метро начал их читать. Я никогда в жизни так не … от текста, как от тех рассказцев — «Желудевая падь», «Геологи». «Мысть, мысть, мысть, учкарное сопление», вот это все.

На четвертом курсе я предложил своей научной руководительнице Ольге Григорьевне Ревзиной тему диплома — что-то про дискурсивные практики у современного писателя В.Г. Сорокина — и принес ей «Норму». Она вернула книгу через неделю с абсолютным покерфейсом — но поняла и оценила. Вот тоже человек с абсолютным вкусом и слухом литературным. Защищался я на кафедре русского языка — но, мне кажется, в 1996 году никто, кроме меня и собственно моей научной руководительницы, просто не понимал, о каких текстах идет речь, никто тогда о Сорокине не знал.

В конце 1990-х, работая редактором прото-«Афиши», я заказал Сорокину рассказ на последнюю полосу. Он пришел за гонораром в редакцию лично: почему-то в черном лыжном костюме и с палками — вылитый герой своей книги. У меня оказался его мейл, и я ему написал что-то в духе «Здравствуйте, дорогой Мартин Алексеевич», мне казалось это остроумным. Напрасно — Сорокин очень жестко это пресек, и меня это сильно отрезвило: я усвоил тогда, что не надо путать автора ни с его героями, ни с его приемами. Но, несмотря на эту горечь, я всегда буду благодарен Сорокину за невероятное количество веселых часов, проведенных над его текстами.

Пелевина я видел раз в жизни: году в 2000-м, в ВШЭ, там была какая-то дискуссия про политтехнологии. Он пришел в спортивных штанах и черных очках — и экспромтом доказал, что какой-то академик, там присутствовавший, на самом деле не существует. Это было завораживающе, все с открытыми ртами замерли, когда он логически, по пунктам, объяснил, почему вот этот вот человек — его на самом деле нет и быть не может. Вообще, я очень люблю Пелевина. «Чапаева» я прочел в 1996-м, в «Знамени», летом в Симеизе. Я недавно перечитывал в связи с Лениным — это та книжка, которая с годами становится только лучше.

Лет 20 назад мне предложили написать биографию Пелевина, и я сходу согласился — но с условием, что прежде спрошу у него разрешение. Пелевин мне ответил, что не хочет этой книги. На круг, думаю, это было верно: не факт, что его жизнь — в отличие от прохановской или лимоновской — может быть ключом к эпохе. А тогда — какой смысл лезть в его частную жизнь?

Образ, покрытый тайнами

Процентов 50 успеха зависит от образа, что доказал нам ныне покойный певец Принц. Человек поражал своим эпатажным образом, так что многие не могли отойти долгое время и под впечатлением забывали послушать композиции музыканта. С Пелевиным другая история, его кредо — загадочность. На публике он не появляется, интервью практически не дает, и в понимании широких масс Пелевин — мужик в черных очках, похожий на просветленного братка. Такой вот скромный затворник, прямо как уважаемый им Кастанеда и уважаемый каждым 16-летним подростком Сэлинджер, но только с русскою душой.

Он не замешан в политике, как Прилепин или Быков, он сам по себе, в своем пузыре, мчащемся по потоку кривой реальности, он смотрит свысока на этот мир, делает конспекты, искаженные собственным восприятием мира и страстью к фантазированию, оборачивает их в твёрдый переплет и закидывает на полки. Если бы он мелькал на ТВ и давал интервью о проблемах России и власти каждые две недели, то наверняка растерял бы весь шарм и загадку, порожденную его творчеством. Быть может, в таком случае и книги его стали бы совсем другими — как у всех. А нам как у всех не надо, такие пишет каждый второй графоман, примеривший на себя шкуру писателя.

В связи с этой таинственностью даже поговаривали, что Пелевин — это не человек и даже не сгусток энергии, а обычная артель литературных негров, трудящихся на звучный псевдоним. Даже фамилии известны: Покровский, Егазаров, Ляпунов, Емелин, Вавилов, Иванников, Новицкий, и при внимательном их прочтении открывается, так сказать, истина. Но одноклассники, сокурсники по МЭИ и литинституту, из которого его в свое время выгнали, и коллеги по работе считают иначе, и говорят, что есть, есть на земле такой парень.

Особенно интересно читать воспоминания критика Виктории Шохиной и коллег со времен, когда Пелевин работал в журнале «Наука и религия». Интересно прочитать про «увлеченного мистикой гения с гаденьким характером», который любил хвастаться тем, что знает карате, и демонстрировал это, ставя коробки на головы худеньких дам.

Факт существования удачно шифрующегося писателя, предположительно из Чертаново, не дает покоя журналюгам, которые без конца любят выпускать в своих газетенках «Факты о жизни знаменитого затворника», особенно после выхода новых книг. То расскажут про любовь всей его жизни, которая нанесла ему душевную травму и сделала затворником, то про передоз… Кстати, о нём.

Первые книги

Я лет до семи ненавидел читать — меня заставляли, чуть ли не силком, тыкали книжкой в харю, как Ваньку Жукова селедкой. Я сломался на «Незнайке» — то ли отец, то ли мать заупрямились и не стали дочитывать вслух какую-то главу до конца. Носовское остроумие уже тогда на меня действовало, как НЛП, мне было невтерпеж, и я принялся сам.

Уже класса с третьего я читал запоем — в школе даже больше, чем когда в «Афише» работал. Особенно летом, это была деревня Гавриловка, в Тамбовской области, там была фантастическая библиотека, и я набирал там книги и начинал их читать прямо на ходу, как Листик, которого Незнайка за это в осла превратил. Я бы даже не заметил, наверно. В той библиотеке было все и сразу, все книги, которые в моем Одинцово были почти недоступны, — от «Графа Монте-Кристо» до «Вниз по волшебной реке» Эдуарда Успенского.

Классе в шестом я случайно наткнулся на толкиеновских «Хранителей», про которых отродясь ничего не слышал — просто начал читать и провалился в эту книгу. Перечитывал, наверное, раз сто. Это единственная книга в жизни, которую я украл из библиотеки, — просто не мог с ней разлучаться надолго, она абсолютно как кольцо сауроновское на меня действовала. Она до сих пор у меня лежит — и вырванная страница в ней, со штампом. Потом, уже классе в 10, я пытался переводить «Хоббита», но сломался на всех этих бесконечных односложных английских глаголах в песнях. «Хоббита» я люблю, но уже поменьше; про то, что есть вообще продолжение — «Две твердыни», «Возвращение короля» — я узнал лет в 16, прочел один раз и больше не перечитывал. «Хранители» — священная книга, а это какая-то беготня, по горам по долам ходят шуба да кафтан, не то совсем.

Подборка интервью Льва Данилкина

«Партитура музыки» текстов русских писателей

А.С. Пушкин и В.О. Пелевин

Попробуем довериться интуиции и предположить, что «партитура музыки» произведений современных литературных кумиров (например, Пелевина и Сорокина) имеет много общего.

Также предположим, что кумиры русской классики (например, Пушкин и Бунин) должны иметь схожую «партитуру музыки» своих произведений.

Наконец, предположим, что между парами схожих «партитур» Пелевин — Сорокин и Пушкин — Бунин должна наблюдаться явственная разница.

Для проверки этих интуитивных предположений давайте прогоним тексты начальных страниц произведений этих авторов через программу-преобразователь текста в «партитуру», выложенную в открытый доступ Клайвом Томпсоном.

Посмотрите на результаты.

Слева — начало нового романа Пелевина “TRANSHUMANISM INC.” Справа — начало “Капитанской дочки” Пушкина

Не буду утомлять вас аналитикой выявленных паттернов. Но и просто визуально «партитуры» разительно отличаются.

А вот вторая пара авторов.

Слева — начало нового романа Сорокина “Доктор Гарин” Справа — “Темные аллеи” Бунина

А теперь сравните две вертикальные пары «партитур»: Пелевин-Сорокин и Пушкин-Бунин. Опять же, не утомляя вас аналитикой выявления паттернов, попробуйте увидеть немалое сходство «партитур» каждой из вертикальных пар.

Т.е. получается, что интуитивные предположения нас не подвели.

Тогда попробуем испытать интуицию на следующем предположении, — что «партитуры» Булгакова и Гоголя должны иметь значительный сходства (так, по крайней мере, мне кажется).

Судите сами, насколько похожи эти две «партитуры». Возможно, я ошибаюсь, но даже чисто визуально легко увидеть их несомненное сходство.

Слева — начало поэмы “Мертвые души” Гоголя. Справа — начало “Мастера и Маргариты” Булгакова

Цель этого поста — не утомив читателей анализом паттернов, приоткрыть для тех, кому это интересно, возможность самостоятельного анализа структуры и ритмики текстов. Используя программу-преобразователь текста в «партитуру», вы можете поискать ответы на многие интересные вопросы.

Например, проверить гипотезу:

А если вы сами пишете, — попробуйте понять специфику «палитры» ваших собственных текстов. Мне, например, сделать это оказалось весьма полезным.

Ну и последнее про вишенку на торте.

Секретные шедевры

Недавно я прочел книгу выдающегося социолога Георгия Дерлугьяна «Адепт Бурдье на Кавказе» — это такая биография советского человека, который под влиянием исторических обстоятельств в 90-е превратился в лидера сепаратистов и чуть ли не в исламского боевика; история развала СССР, рассказанная через историю одного точно выбранного автором героя. Сейчас я понимаю — вот идеальная биография живого человека, вот так мне нужно было писать биографию Проханова. Это блистательная по всем параметрам книга; и почему я не знал про нее раньше? Вообще, Дерлугьян — крупнейший историк и один из самых умных людей, которых я знаю.

Вообще все пишут про один и тот же набор имен, это поразительно: почему, спрашивается, вы не лезете куда-то еще, не заглядываете под дальние камни, неужели вы верите издателям, которые якобы уже нашли за вас все сокровища? Вот пару лет назад в журнале «Волга», что ли, мелькнул блестящий роман Сергея Шикеры, называется «Египетское метро» — издал его кто-нибудь или премией какой-то наградил? Черта с два. А знает кто-нибудь писателя Олега Курылева? Поразительно — куча каких-то блогеров, обозревателей, ведущих телеграм-каналов — а тексты такого уровня пропускают под радарами, как так?